Когда я к нему подошёл, он голову поднял и уставился на меня своими глазищами.
Я ему изложил. Вообще-то эти, змеиная порода, глухие, по-человечески не слышат, только как-то хитро, по-своему, ушей у них и то нет, но Змей любил, чтоб люди ему словами излагали. Так ему легче мысль ухватить. А то он, бывало, всё жаловался, что люди сумбурно думают. Приходится в их мозги по макушку зарываться, чтобы понимать начать — запаришься, пока дойдёшь до сути.
Я рассказываю — а Змей грабку свою чешуйчатую протянул, взял дискетку и вертит-рассматривает.
— Ну что, — говорю, — похоже на правду, или как?
И он, как водится, свой ответ прямо внутрь головы впечатывает, но человеческим голосом.
— Виви летал с Даргоном. Это я знаю точно. Дискетка похожа на дискетки Даргона — оформлена так же, вот его личный значок — но что там внутри, я же не в курсе. Всё возможно. А насчёт пирита я не слыхал. Но звездолёт у Даргона был очень хороший.
— А если, — говорю, — мы с тобой просмотрим лоцию? Сможешь узнать тогда?
— Да, — отвечает. — Мне документы Даргона приходилось видеть. Подчерк у него характерный.
Похоже, это дело здорово Змея зацепило, потому что он сполз со своего кресла и потащился по холоду в информационный центр проверять. А когда посмотрел, то выдал уж совершенно уверенно:
— И дискетка — его, Снайк, и лоция — его. Но про этот мир я ничего не слыхал.
— Хочешь посмотреть со мной? — говорю.
Морда лица у Змея неподвижная была, как у них у всех, но он как-то внутри себя умел улыбаться, когда хотел. И я почуял, что он улыбается.
— У меня тоже хороший звездолёт, Снайк.
У них, у змеиной породы, на это свои взгляды.
Я ведь тогда как рассуждал: что, в сущности, там может случиться такого, что мне, всему из себя орлу Простора, сильно повредит? Ничего там особенного нет. Судя по лоции — а Даргон, аккуратник, даже вид с орбиты туда загнал на всякий пожарный, чтоб, значит, было под руками — там и электричества-то не знают. Тёмная сторона не светится. Понятия не имею, как местные жители, если там кто-то живёт, конечно, используют свой хвалёный пирит. Печку им топят, может быть. Короче говоря, в сущности, делать там нечего. Раздобуду себе пирита и вернусь. Делов-то на пару месяцев. Вроде прогулки получается. Развлекалово.
Самоуверенный болван был, и говорить нечего.
Пока я свои крылышки готовил, Виви так вокруг меня и увивался. С ужасно серьёзным видом излагал, что знал.
— Даргон, — говорит, — наземную карту не составлял. На словах рассказывал. Свой этот мир называл — «Мангра». Говорил, бывало, что всё там совершенно ненормальное: и устройство ненормальное, и физические законы ненормальные, а уж жители, те такие ненормальные, что по всей Галактике ничего более сумасшедшего днём с фонарём не сыщешь.
— Погоди, — говорю. — Чего-чего? То есть, как это: ненормальные физические законы? Яблоки, что ли, с деревьев вверх падают? Или это камень у них там жидкий, а вода твёрдая?
— А понятия не имею, — говорит. И хихикает. — За что купил, за то и продаю. Сам-то я не видел, где мне видеть. Я, понимаешь, только слышал. А это вроде как не одно и то же.
Я только башкой потряс, чтобы повытряхивать лишнее.
— Ну ладно, — говорю. — А что ещё твой Даргон насочинял? Жители там есть? Разумные?
— Полно, — отвечает. — Надоедят ещё.
— Антропоиды? — спрашиваю.
— У-тю-тю! — говорит. Издевается, плесень. — Разные есть.
— То есть? — говорю. — Разные — это как? Туда что, инопланетяне какие-нибудь переселялись?
— Да нет, — говорит. — Зачем же, к примеру, инопланетяне? Самые что ни на есть доморощенные. И кстати: Даргон, бывало, говорил, что на звездолёте туда лучше не приземляться. Лучше взять авиетку, — а то они там всё воруют, сволочи.
— В смысле? — говорю, а сам уже чуток шалею. — Вот эти самые неандертальцы, которые электрической лампочки в глаза не видели, воруют звездолёты?! А Даргон, он как был, в себе?
— Ну, — говорит. — Дай господи нам с тобой быть настолько в себе. И он рассказывал, что там чему угодно умеют приделать ноги. Так что, имей в виду, деточка.
— Дык, — говорю. — Поимею.
Вот такой у нас вышел разговор.
А Мангра эта самая от Мейны чёрт знает как далека, но поскольку для пространственных прыжков это ровно ничего не значит, тем более, что Даргон рассчитал, где начинать прыжок, а где закончить — так мне на это расстояние было начхать.
У меня и в голове не было, что мне может понадобиться помощь и всякое такое дело. Я был вооружённый до зубов и крутой до невозможности. И я туда отправился.
Пока я туда добирался, на Мейне, может быть, месяцев пять прошло, а по звездолётному кривому времени — меньше недели.
Мир этот, Мангра, с орбиты в натуре хорошо выглядел, прямо не хуже чем в записи: такой он был голубой и зелёный и сверкал себе на чёрном космическом фоне, как аквамариновая бусина в подарочной коробке на бархате. Отличался, в общем, от большинства планет, с которыми нам профессионально приходится дело иметь.
Ну, я звездолёт оставил на орбите, уж постарался принять меры, чтобы он никуда не делся, а сам взял авиетку. Была у меня такая, знаете, маленькая, удобная авиеточка лавийская, четырёхместная, с гравитационными двигателями. И я спустился на поверхность планеты, туда, где мне показалось тепло и зелено.
Выглядело это место, я скажу, просто здорово. Вроде как в тех самых мифах, про Рай, Эдем, Валгаллу, или ещё какой приятный уголок, куда попадают праведные души, когда тело, что до них относилось, кони двинет. Я, признаться, думал, что попасть в подобный край мне ни при жизни, ни после смерти не светит — так что приятно удивился.